Арт-терапия, это как?

Недавно я пошла учиться арт-терапии. У меня за плечами второе высшее психологическое образование и много разнообразного опыта в творчестве.

Я решила соединить свои знания и творчество, чтобы получить для себя какой-то новый опыт.

Творчество - это то, что мы создаём по-своему с нашей неповторимой уникальностью. Это всегда исцеление от наших травм.

Во время обучения все творческие техники мы пробовали на себе, чтобы понять, как это работает.

На одном из тренингов я получила задание вспомнить свой подростковый возраст. Каково это было - быть подростком для меня лично.

Мне предлагалось рассмотреть этот период жизни с разных перспектив, вспомнить свои эмоциональные переживания этого периода, а потом зарисовать этот образ. Он может быть символичным, абстрактным или реалистичным. Далее нужно было рассказать участникам группы о созданном образе.

Я нарисовала себя маленькую красивенькую девочку в розовом платьице. Красивое круглое лицо, улыбка. Взгляд холодненький напряженный.

Ботиночки синие, ножки ручки тоненькие. В левой руке шарик.

Ощущение от рисунка - красивенькая девочка висит в воздухе, держась за желтый шарик на длиной ниточке.

Больше на рисунке не было ничего. И это мне нравилось.

Ведущая тренинга спросила, как бы я назвала этот рисунок и какие чувства я испытываю.

«Я иду на первомайскую демонстрацию», - сказала я.

А чувства, было много чувств. Вместе с чувствами пришли воспоминания.

И я вспомнила свои подростковые годы.

Вспомнила школу и учителей. 

Директор моей французской спецшколы - женщина-коммунист, марксист, ленинист. Яркая, высокая, крупная, перекисая блондинка, одежда ярких цветов. Я запомнила её в красном костюме джерси. Ходячий образец партийного работника. Такая вся правильная, а я её боялась. Она цитировала наизусть классиков марксизма-ленинизма и заставляла это делать и нас.

Фамилия у неё была Краснова. Короче, всё в её судьбе сложилось чудесным образом. И её фамилия и её вера в торжество идей марксизма-ленинизма, и её служение партии в деле штамповки служителей этой идеи.

Мне кажется, я ею даже восхищалась. Такой символ победы коммунистической идеологии. Она была по-своему красива - такой сгусток энергии. Мы даже шутили, что она и дома с мужем остаётся коммунисткой, Зоей Космодемьянской, твёрдой несгибаемой и преданной партии. Мы даже не знали, есть ли у неё муж и личная жизнь. Она никогда об этом не говорила, для партийца это не было важно.

Когда я впоследствии поступила в институт, я потрясла преподавателя по истории своими «глубокими познаниями» в области истории партии и цитировании наизусть классиков марксизма-ленинизма. Отличные оценки я получала автоматом. 

Выучила меня Краснова.

Ещё мне вспоминается, что кто-то на самом верхнем этаже здания школы написал крупно белой краской «Краснова - корова». Она выстроила нас, все классы, во дворе школы и требовала признаться, кто это сделал. Страшненько было.

Я уже не очень помню продолжение этой истории. Мне даже кажется, что это сделали мальчишки из моего класса.

Мне вспоминается, что Краснова относилась ко мне благосклонно. Я же была хорошей ученицей. 

А ещё на фоне всего этого марксизма-ленинизма у меня было две учительницы абсолютно отличные от Красновой. 

Одна - учительница французского языка, участница движения Сопротивления во Франции. Татьяна Александровна Угримова, Таша - так мы звали её за глаза. Таша по-русски говорила с акцентом. Была полной противоположностью директрисы.

Очень симпатичная женщина, близорукая в очках, скромная, не от мира сего. Она могла прийти в кофте наизнанку, и мы подсмеивались над ней. Иногда у меня возникало к ней чувство жалости и восхищения одновременно.

Мы начали учить французский язык со второго класса. Класс разделили на три части, и я попала в группу к Таше. Думаю, мне повезло, но тогда я этого ещё не знала. Таша передала нам любовь к Франции и ко всему французскому. Она разделила нас на группы и устраивала соревнования между нами. А подарки давала французские - ручки, ластики, то, что невозможно было купить в те времена.

Она всем своим существом подчёркивала, что есть два мира - наш и мир Франции, капиталистический мир, в понимании Красновой.

А мы потихоньку влюблялись в Ташин мир. И это въедалось в нашу кровь и плоть. 

А ещё у нас была учительница литературы Эмма. Она была очень взрослой женщиной, очень хрупкая милая женщина. Такой образ старой доброй волшебницы. Худенькая, сухенькая, одета в чёрное.

Нос немного крючком и с горбинкой, голос немного скрипучий.

Ругаться на нас она не умела, скорее не хотела. Она всегда призывала нас отвечать за свои поступки. Была против наказания, расстраивалась сама очень сильно, гораздо больше нас. Она хотела взрастить в нас личность взрослую, ответственную, способную думать своей головой.

И она добивалась своего. Нам часто становилось стыдно за наше подростковое хулиганство, за проступки и организованные прогулы. 

Она обычно вела только старшие классы. С ней мы осмысливали русскую литературу. А после уроков мы ходили к ней писать сложные диктанты. Готовились к выпускным экзаменам. И на оценку эта подготовка не влияла.

Именно Эмма рассказывала нам о Цветаевой, Ахматовой, Гумилёве. О Пастернаке и Солженицыне.

Она не критиковала открыто наш социалистический строй. Она говорила метафорически. Но мы всё чувствовали, понимали и впитывали. И думали на эту тему.

Я помню, что некоторые мои смелые высказывания по поводу партийных лидеров и нашего социалистического строя вызывали родительское недоумение, страх и даже гнев. Они же отдали меня в приличную школу с обязательным продлённым днём, хотели вырастить меня грамотной и образованной. А тут крамола!

Возвращаюсь к Эмме. Эмма так и не устроила свою жизнь, всю жизнь воспитывала чужих детей.

Совсем недавно на сайте моей школы я нашла видео 1996 года об Эмме Дмитриевне  Шитовой, учителе с большой буквы.

Лучшая из лучших учителей Русской литературы.

Близкая подруга детства Марии Розановой, русского литератора и публициста, издателя, радиоведущей, жены писателя Андрея Синявского, литературоведа и критика, советского диссидента и политзаключённого. К Эмме Дмитриевне пришли домой с обыском, когда арестовали Андрея Синявского.

Она была знакома с Давидом Самойловым, советским поэтом и переводчиком. Дружила с семьёй Пастернаков - с дочерью Ольги Ивинской, музы и прототипа Лары в «Докторе Живаго», Ириной. Ирина Емельянова - русская писательница-мемуаристка и педагог.

К Эмме Дмитриевне привёл своего сына Булат Окуджава.

Ей звонил Ролан Быков, когда ему нужно было "поговорить" ...

Многие её ученики стали школьными учителями, потому что она своим личным примером показала, что это лучшая и самая нужная профессия на земле.

Для меня до сих пор остаётся открытым вопрос, как Краснова терпела у себя под боком таких двух альтернативных учителей.

Возможно, я не всё про неё знаю. Или она понимала ценность великих педагогов. И сама была великим педагогом той уходящей эпохи.

Вот такие чувства, мысли и рассуждения вызвал к жизни мой рисунок себя в подростковом возрасте. 

А знаете, как было трудно в те времена понять, где правда, а где ложь. Кому верить и в каком направлении двигаться. Было очень много неуверенности, как на рисунке.

И если бы мы пошли дальше, то арт-терапевт опять спросил бы меня о моих чувствах после рассказа, и о том, как сегодня можно помочь этой хрупкой девочке подростку, держащейся за шарик. Как можно её поддержать. Что можно для неё сделать?

А, возможно, после слов поддержки он попросил бы перерисовать этот рисунок.

И мы бы рисовали ещё и ещё разные варианты меня и моей жизни, до тех пор, пока у этой выросшей девочки-подростка, то есть у меня, не появилось бы ресурсное состояние.

Как сказал великий психолог Милтон Эриксон: «Никогда не поздно заиметь счастливое детство».

Я очень надеюсь, что арт-терапия может дать нам такой шанс. И мы сможем перерисовать, переиграть, перелепить, перетанцевать, пережить творчески несчастливые моменты своей жизни и поменять их на ресурсные и счастливые.

А аргументы, что Вы не умеете рисовать, играть, лепить, танцевать и творить не принимаются. 

Итак, добро пожаловать в арт- терапию!